Напомню фрагмент из работы святителя Николая Сербского «Наука закона», который я приводил в предыдущей статье («Нужна ли людям наука?»). На вопрос путника о том, признает ли проводник науку, последний (выражающий точку зрения Николая Сербского) ответил:

«Если бы ты спросил меня, ем ли я пыльные яблоки, я бы ответил, что яблоки ем, а пыль не ем. Точно так я принимаю все достоверные знания и признаю все современные открытия, однако пыль, прах научных теорий и гипотез, которыми до сегодняшнего дня были покрыты современные знания и открытия, и не принимаю, и не признаю. Нам с тобой совершенно невозможно принять и признать теорию о законах природы — основное заблуждение вчерашней науки. Согласен?»

Очень образные сравнения святителя: с одной стороны, «яблоки» — плоды с древа науки; с другой, — «пыль, прах научных теорий и гипотез, которыми до сегодняшнего дня были покрыты современные знания и открытия».

Уже если святитель полагает, что даже законы природы (устойчивые причинно-следственные связи между явлениями материального мира) являются фантазией ученых, фантомами истинных плодов, то научные теории и гипотезы он сравнивает с «пылью». «Пылью», которая мешает добраться до истины («яблока»). Очень точно. А также актуально.

Если во времена святителя (первая половина ХХ века) с «яблока» надо было стирать «пыль», то сегодня, в XXI веке, мы видим горы «пыли», под которыми сокрыты «яблоки» (некоторые реальные плоды научных исследований). Докапываясь до «яблок», можно сильно надышаться «пылью» и навредить своему здоровью. А именно так и происходит сегодня с теми, кто работает в науке, или кто учится в университетах. Раньше про студентов говорили, что они «грызут гранит науки». Сегодня они «глотают пыль лженауки».

В качестве примера лженауки, потчующей людей «пылью», приведу так называемую экономическую науку. Раньше у нас экономическая наука была представлена марксистско-ленинской политической экономией. Видимость того, что эта политэкономия является наукой, было наличие у нее нескольких законов. Наиболее значимым из них был закон стоимости.

Я уже давал критику политэкономии и ее законов (которые таковыми не были) в своей статье «Святитель Николай Сербский о так называемых экономических законах и Суде Божьем». Но сегодня в условиях перехода нашего общества к модели так называемой рыночной экономики экономическая наука вообще решила не заморачиваться законами.

Студентам предлагают постигать экономическую науку по учебникам, которые называются «Экономикс» или «Экономическая теория».

Первое название — калька с английского Economics. В нем намек на то, что, мол, экономическая наука относится к разряду «точных», по аналогии с физикой (Physics), или механикой (Mechanics). Учебники «Экономикс» перенасыщены математическими формулами, графиками, математическими моделями, словами «экстраполяция», «регрессия», «дисперсия», «вариация» и прочими мудреными терминами. Но при всем этом никаких законов там не обнаруживается, чаще говорится о «тенденциях», «трендах» или «вероятностях». Строго говоря, даже не понятно, что это за наука. Поскольку в таких учебниках иногда экономическую науку определяют как «подходы к оптимизации ограниченных ресурсов». Но оптимизация — универсальный математический метод, с помощью которого можно решать любые задачи. Никакой особой экономической специфики тут нет, на науку «оптимизация ограниченных ресурсов» явно не тянет.

Сейчас в любых науках, особенно социальных, скудость идей ученые стремятся компенсировать количеством магических формул математики. Математизация становится главным признаком науки. Для пущей убедительности ее сторонники приводят слова немецкого философа Канта: «В каждой естественной науке заключено столько истины, сколько в ней есть математики». Но, заметим, Кант говорит о «естественной науке». Но и в естественных науках с математикой надо обращаться очень осторожно. Об этом, между прочим, предупреждал А. Эйнштейн: «Математика — единственный совершенный метод, позволяющий провести самого себя за нос».

Но вернемся к современной «экономической науке». Своими формулами и «птичьим языком» такая «наука» оказывает гипнотический эффект на студентов. С помощью такого гипноза решается задача формирования из студента «человека экономического» (homo economicus), отличительными особенностями которого является полная «эмансипация» от разного рода «нравственных предрассудков» и редуцирование всех чувств до следующего набора: 1) чувство удовольствия; 2) жажда богатства; 3) страх (экономических потерь и наказания). Применительно к сложившейся в России системе экономического образования в полной мере применимы слова американского писателя Курта Воннегута (1922-2007): «Наука — это колдовство, которое действует».

Еще более забавно выглядит ситуация с учебниками, которые называются «Экономическая теория» (это базовая дисциплина в экономических вузах).

Я задаю вопрос студентам: Чья теория излагается вам в курсе с таким названием? Они отвечают: там в курсе много разных теорий. В учебнике несколько десятков имен разных экономистов, и у каждого своя теория.

А почему же тогда на обложке учебника стоит «экономическая теория» в единственном числе? — задаю следующий вопрос. Вот политическая экономия капитализма действительно может быть названа теорией в единственном числе, поскольку у нее один автор — Карл Маркс, который изложил свои мысли в «Капитале» (сейчас я даже не обсуждаю, насколько эти мысли были верными или ошибочными). Мое вопросительное обращение остается, как правило, без ответа. Ошарашенные студенты над этим не задумывались.

Задаю следующий вопрос: а вам преподаватели разъясняют, какие теории из собранных в учебнике верные, а какие нет? Мне отвечают: нет, не разъясняют, они (преподаватели) предлагают нам самим выбрать то, что нам нравится (или кажется верным). Далее без комментариев. Вот какая серьезная «экономическая наука» преподается нашей молодежи.

Решил протестировать преподавателей экономической теории, задаю им вопрос: как они управляются с таким теоретическим «плюрализмом». Ответ потрясающий: мы «синтезируем» все экономические теории и предлагаем студентам «продукт синтеза». Это вам даже не какая-нибудь «эклектика» или «синкретизм», когда происходит «скрещивание» двух теорий или религий.

«Синтез» — любимое словечко у представителей современной «экономической науки». Они вам могут запросто синтезировать хоть десяток, хоть сотню теорий.

Представляете, если в один прекрасный день ваша жена решить «синтезировать» все имеющиеся в холодильнике продукты с помощью разных миксеров, блендеров и скороварок и предложить вам употребить полученный «продукт синтеза». Пожалуй, к этому «продукту» вы благоразумно не прикоснетесь, а жене выскажете все, что думаете. Но наши жены в большинстве случаев гораздо более благоразумны, чем профессора экономики, которые обучают наших детей. А дети вынуждены давиться и безропотно принимать внутрь «продукты теоретического синтеза». А ведь надо учитывать, что некоторые исходные ингредиенты конечного продукта изначально несъедобны. Попробуйте, например, проглотить без предварительной подготовки такой исходный ингредиент, как теория монетаризма Милтона Фридмана. Я и сейчас не могу его принимать внутрь, возникает здоровая реакция отторжения в виде рвотного рефлекса.

Мы все хорошо знаем, что теории в науке — как бабочки-однодневки. Не успела появиться теория, а у нее уже возникает масса оппонентов. В науке действует механизм «естественного отбора». Впрочем, последнее время становится все очевиднее, что отбор скорее «противоестественный». Вот, например, дарвинизм. Любому здравомыслящему человеку понятно, что теория Дарвина — полный бред. Однако идеи англичанина живут уже более полутора столетий и завоевали полмира. Хотелось бы верить, что рано или поздно дарвинизм постигнет судьба другой великой теории — марксизма. Было время, когда она была близка к тому, чтобы завоевать полмира. И держалась она на плаву чуть ли не весь ХХ век. Лишь сегодня она опять превратилась в маргинальную теорию, которой интересуется очень узкий круг людей. Даже те, кто сегодня называет себя «коммунистами», согласно моим наблюдениям, толком не знают ни «Манифест коммунистической партии», ни «Критику Готской программы», ни (тем более) «Капитал».

Истории подавляющего числа теорий (из любых областей знаний) показывают, что они (теории) очень слабо отражают реальный мир. Даже по той причине, что теория — фотография. А мир меняется. На фото может быть изображен ребенок пяти лет. А в реальной жизни видим бородатого мужика, и никто не догадается, что этот мужик лет сорок назад был тем самым ребенком.

Но сегодня наука шагнула еще дальше. В качестве примера приведу все ту же «экономическую науку». В ряде учебников по экономической теории мы уже почти не встречаем даже теорий. Их заменили гипотезы. А гипотезы — разновидность фантазий. Человек с хорошим воображением за час может придумать десяток, а то и два десятка гипотез. Мне кажется, что именно так и происходит при написании некоторых учебников по экономической теории. Большинство гипотез с порога нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить (если бы гипотеза была подтверждена, то сразу получила бы статус «теории»).

Мои коллеги, связанные с другими сферами знания, признают, что мода на гипотезы захлестнула многие науки. Если число теорий на каждый данный момент в каждой науке измеряется сотнями, то число гипотез вообще учету не поддается. Их тысячи, а, может быть, десятки тысяч. Если большинство теорий, как я сказал выше, подобно бабочке-однодневке, то большинство гипотез можно уподобить мошкам, которые имеют еще более короткий срок жизни. Блестяще высказался о гипотезах известный французский математик, физик и философ Жюль Анри Пуанкаре (1854-1912): «Наука — это кладбище гипотез».

Надо сказать, что чума увлечения разного рода гипотезами захватила науку еще в XIX веке. Наиболее ярким примером того, какое чудовище может вырасти из невзрачной на первый взгляд личинки, является дарвинизм. Ведь первоначально идеи Чарльза Дарвина сам их автор называл «гипотезой» и даже опасался придавать их публичной огласке. Об этом при желании читатели могут узнать из моей книги «Лжепророки последних времен. Дарвинизм и наука как религия» (М.: «Кислород», 2017).

Ученейший человек XIX века святитель Игнатий Брянчанинов (1807-1867) писал о гипотезах следующее: «Что значат учения безбожников? Это гипотезы, принятые за аксиомы. Сказал святой Иоанн Лествичник: «Чуждеумна, прежде силы духовны, не проходи словеса: тмы бо суще глаголи, немощных помрачают» (О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской православной церкви). А вот еще более нелицеприятная оценка святителем Игнатием того, как богоборческая наука истинное знание подменяет лукавыми «гипотезами»: «В духовных высших училищах необходимо преподавание положительных наук. Весьма справедливо признавал Платон невозможным обучение философии без знания математики. Особливо нужно знание естественных наук, потому что в наше время нигилисты утверждают своё учение якобы на естественных науках. Нужно знать, что они утверждают здание нигилизма не на естественных науках, а на произвольных, нелепых гипотезах, т.е. предположениях или вымыслах, которых нет возможности доказать теми доказательствами, при которых единственно наука признаёт познание верным, и без которых все блестящие гипотезы остаются при достоинстве игры воображения, при достоинстве бреда» (Там же).

Наука с ее теориями-бабочками и гипотезами-мошками мне напоминает какое-то броуновское движение, некий живой и гудящий рой. Картина красивая, жутковатая и достаточно бессмысленная. Ибо нет приближения к Истине. Примерно два века назад английский поэт Джордж Гордон Байрон высказал такую парадоксальную мысль: «Наука — Обмен неведенья, где лишь одно Незнанье сменяется другим». Тогда европейская наука была на подъеме, и многим фраза Байрона показалась лишь фантазией поэта. Сегодня ее фантазией уже назвать не рискнет.

Наш известный ученый Владимир Иванович Вернадский (1863-1945) еще в начале прошлого века достаточно поэтично и честно отразил хаотическое состояние науки: «Ученые те же фантазеры и художники; они не вольны над своими идеями; они могут хорошо работать, долго работать только над тем, к чему лежит их мысль, к чему влечет их чувство. В них идеи сменяются; появляются самые невозможные, часто сумасбродные; они роятся, кружатся, сливаются, переливаются. И среди таких идей живут и для таких идей они работают».

А вот с точки зрения святителя Николая Сербского, такое состояние науки свидетельствует о том, что ученые утратили всякие ориентиры, забыли истинную миссию науки как познания Истины. Для них наука превратилась в «искусство ради искусства»: одна теория сменяет другую, на место одной гипотезы приходят три новые. Что-то наподобие «дурной бесконечности» (Гегель) или формулы: «Движение все, цель ничто» (Эдуард Бернштейн).