Планируемые на весну — лето 1917 г. новые наступления на Юго-Западном и Кавказском фронтах обещали быть не менее успешными, чем кампания 1916 г. Выход из войны Османской империи и Австро-Венгрии, а также принуждение Германии к миру в 1917 г. казался вполне реальным. Это признавали, как союзники России по Антанте, так и ее противники. Вот отличный оператор свадьба по низким ценам. Генерал Э. Людендорф писал, что «разгром Четверного союза в 1917 г. казался неизбежным».

Однако настроения в российском обществе были совершенно иными. Газеты, журналисты, писатели, политики, общественные деятели смаковали трудности, вызванные войной, немало не смущаясь тем, что из всех воюющих стран Россия менее всего испытывала ее тяготы: страна не знала, что такое голод и почти не знала, что такое продовольственные карточки (они появлялись в некоторых городах на отдельные продукты питания), тогда как, например, в Берлине люди ели павших лошадей, а в Париже охотились на голубей. Разумеется, и в России были свои острые социальные проблемы. Так, во время войны в стране были установлены твердые закупочные цены на продукты первой необходимости. 8 (11) сентября 1916 г. император Николай II утвердил положение Совета министров об уголовной ответственности торговцев и промышленников «за возвышение или понижение цен на предметы продовольствия или необходимой потребности». Однако на деле контроль за исполнением этого положения соблюдался только в отношении армейских закупок. В результате в Российской империи произошло крайнее раздвоение цен государственных закупочных и цен черного рынка, что привело к их общему большому росту. С другой стороны, низкие закупочные цены на хлеб, установленные государством, привели к тому, что крестьяне не хотели его продавать в города, что приводило там к нехватке хлеба. В этой ситуации «мародёры тыла», спекулянты заполнили лучшие рестораны, театры, кинематографы, выставки Петрограда. Фрейлина императрицы Александры Федоровны А.А. Вырубова вспоминала: «Трудно и противно говорить о петроградском обществе, которое, невзирая на войну, веселилось и кутило целыми днями. Рестораны и театры процветали. По рассказу одной французской портнихи, ни в один сезон не заказывалось столько костюмов… и не покупалось такое количество бриллиантов: война как будто не существовала».

Император Николай II

Государыня, принявшая со старшими дочерями тяжкий труд сестры милосердия, с негодованием говорила полковнику Ф. В. Винбергу: «Наше высшее общество! Именно тот круг людей, который обязан своим образом действий, своим поведением показывать пример всем другим… Представьте себе – мне стало очень тяжело ездить в Петроград, где меня угнетает атмосфера пошлости, пустоты и эгоизма, которая овладела там всеми. Сколько там веселья! Обеды, ужины, клубы, театры, почти балы… Все веселятся. Дамы друг друга стараются перещеголять нарядами. Сколько роскоши… Какие деньги тратятся… Я никак не ожидала, что возможно будет что-либо подобное у нас в то время, когда Отечество оказалось в том положении, в каком оно находится теперь. Я считала наш народ гораздо более патриотичным. О наших дамах я не могу спокойно думать: наряжаться теперь… Думать и заботиться о своих туалетах… Как это возможно! Ни я, ни мои дочери ни за что не согласились бы теперь надеть какое-нибудь роскошное платье. Разве можно теперь жить светскою жизнью и интересоваться светскими удовольствиями… И всюду сплетни, пересуды…».

Общество было заражено болезнью скорой революции, которую ждали и даже желали, не понимая толком, что это такое. Черным потоком шла кампания клеветы и компрометации государя и государыни, про которых создавались самые нелепые и гнусные вымыслы.

К 1917 г. за мощным фасадом Российской империи шла ожесточённая схватка за власть. Как верно отмечает доктор ист.н. Б.Н. Миронов: «Непосредственная причина революции заключалась в борьбе за власть между разными группами элит: контр-элита в лице лидеров либерально-радикальной общественности хотела сама руководить модернизационным процессом, который почти непрерывно проходил в России в период Империи, и на революционной волне отнять власть у старой элиты — Романовской династии и консервативной бюрократии».

Если мы проанализируем русское общество начала ХХ в., то увидим, что подавляющая его часть не любила своего государя. Эта нелюбовь объясняется многими причинами, но, которые, как это ни странно может прозвучать, объясняются не личными качествами Николая II, а личными качествами представителей русского общества. То есть оно не любило в Николае II то, что некогда было присуще ему самому, и что оно во многом утратило к началу ХХ в. Наблюдая в последнем царе такие личностные качества, как глубокую веру в Бога, самоотверженную любовь к Родине, благочестие, оно ощущало к ним самые отрицательные чувства, ибо само оно было безбожным, космополитным и нечестивым. В.В. Розанов точно заметил, что «мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся».

С началом Первой мировой войны император Николай II поставил перед собой задачу сохранения единства русского общества во имя победы в («священное единение»). Этой задаче государь подчинил все остальные политические и государственные интересы. Незадолго до революции царь сказал могилевскому губернатору А.И. Пильцу: «Мы все должны думать не обо мне лично, а о России. Только бы Господь её сохранил». Ради победы государь был готов к поискам компромиссов с оппозицией. Он дважды предлагал близким к ней государственным деятелям, А.В. Кривошеину (в 1915 г.) и министру земледелия А.Н. Наумову (летом 1916 г.) возглавить Совет министров, но те отказались. Включение же в правительство А.И. Гучкова и князя Г.Е. Львова, на чем настаивала оппозиция, означало бы добровольную сдачу царём власти людям, которые, по его убеждению, принесли бы России только вред, так как являлись сторонниками парламентаризма западного образца, против чего всегда выступал Николай II, уверенный, что такой огромной стране как Россия необходима только сильная монархия, а власть Думы должна расти постепенно и медленно.

В самый трудный момент войны, весной-летом 1915 года, когда к военному кризису добавился кризис политический, думская оппозиция предприняла первую попытку штурма власти. 9 (22) августа 1915 г. она создала так называемый Прогрессивный блок. Его ведущими лидерами были кадет П.Н. Милюков и прогрессист А.И. Коновалов. Позже к ним примкнули националисты В.В. Шульгин, В.А. Бобринский, В.Я. Демченко, А.И. Гучков, П.П. Рябушинский. Прогрессивный блок начал кампанию по введению в империи «ответственного министерства», то есть правительства подотчетного не государю, а Думе. Члены блока имели прочные связи как с некоторыми членами Совета министров (С.Д. Сазонов, А.В. Кривошеиным, А.Н. Наумовым), так и со Ставкой великого князя Николая Николаевича. Для императора Николая II создалась опасная смычка, грозившая государственным переворотом. Однако государь эту смычку разорвал, возглавив вооруженные силы, отправив Николая Николаевича наместником на Кавказ, а почти весь состав Совета министров — в отставку.

Почти одновременно с Прогрессивным блоком, в сентябре 1915 г. оппозиция создала «Комитет народного спасения», секретная «Диспозиция № 1» которого заявляла, что Россия ведёт войну «против упорного и искусного врага вовне и против не менее упорного и искусного врага внутри. Достижение полной победы над внешним врагом немыслимо без предварительной победы над врагом внутренним».

Накануне Первой мировой войны в 1913 г. был создан масонский орден Великий Восток народов России. Сами масоны говорили, что ВВНР был масонским «только по названию», а главной его целью было «свержение самодержавного режима». В рамках ВВНР произошла смычка между ведущими представителями думской оппозиции и левыми революционными группировками. В Великий восток входили: трудовик А.Ф. Керенский, лидер фракции меньшевиков в Государственной думе Н.С. Чхеидзе, меньшевик-оборонец, депутат Государственной думы М.И. Скобелев, большевик И.И. Скворцов-Степанов, а также представители крупного капитала А.И. Коновалов, М.И. Терещенко, П.П. Рябушинский.

Промышленный капитал был обеспокоен и раздражён тем, что правительство Б.В. Штюрмера стало контролировать кредиты, отпускаемые ранее авансом Военно-промышленным комитетам, на которые была возложена задача обеспечивать выпуск снарядов для артиллерии. ВПК не справлялись со взятыми обязательствами, в связи с чем правительство неуклонно снижало выделяемые им средства. Стремление правительства взять под контроль прибыль ВПК затронуло личные денежные интересы представителей крупного капитала, которые перешли в лагерь оппозиции, начав усиленное её финансирование.

Что касается революционных партий, то документальные источники убедительно свидетельствуют: в течение 1916 — в начале 1917 г. ни в Петрограде, ни в Москве не было ни одной сколько-нибудь серьёзной революционной организации, способной и готовой осуществить революцию. 9 января 1917 г., то есть за месяц до Февральского переворота, Ленин писал: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции».

Убийство в ночь с 16 (29) на 17 (30) декабря 1916 г. Г.Е. Распутина было воспринято и государем, и государыней, да и самими участниками убийства как «первый выстрел революции». 19 декабря 1916 г. трудовик Н.О. Янушкевич заявил, что «что убийство Распутина есть первый сигнал к революции». В январе 1917 г. источник в агентурной записке сообщал: «Убийство Распутина рассматривается как первая ласточкатеррора, вслед за которой последуют другие акты».

Необходимость в устранении самодержавной России именно весной 1917 г. остро ощущали некоторые влиятельные политические и финансовые круги Запада. К началу 1917 г. государь добился от союзного командования признания за Россией важнейших геополитических территорий: Черноморских проливов, Константинополя и средиземноморского южного побережья. Ещё ранее союзники согласились с требованиями царя о присоединении к России Восточной Пруссии, нижнего течения Немана, Восточной Галиции, Познани, Силезии, Западной Галиции. 17 (30) мая 1916 г. русский посол в Лондоне граф А.К. Бенкендорф сообщал министру иностранных дел С.Д. Сазонову, что британское правительство согласно с передачей России областей Эрзерума, Трапезунда, Вана, Битлиса, Курдистана. На этой телеграмме Николай II написал: «Если нашей армии удастся дойти до Синопа, то там и должна будет пройти наша граница».

В феврале/марте 1917 г., когда в Петрограде уже свирепствовал бунт, правительство Французской республики, официально признало за Россией «полную свободу в определении её западных границ».

Однако выполнять эти обязательства союзники категорически не хотели. «Серый кардинал» американского президента В. Вильсона Э.М. Хаус, более известный в истории как «полковник» Хаус, ещё 9 (22) августа 1914 г. писал в Вашингтон: «Если победят союзники, то это главным образом будет означать господство России на Европейском континенте». Хаус и его единомышленники хорошо понимали, что в случае победы Антанты главной страной в Европе станет самодержавная Россия.

В этих условиях произошла смычка между кадетско-думской оппозицией и западными правящими и финансовыми кругами. К концу 1916 г. Дж. Бьюкенен был хорошо осведомлён от П.Н. Милюкова о планах оппозиции по свержению императора Николая II. Эти сведения посол сообщал премьер-министру Д. Ллойд-Джорджу в Лондон. Товарищ министра внутренних дел генерал П.Г. Курлов в своих мемуарах писал, «что розыскные органы ежедневно отмечали сношения лидера кадетской партии Милюкова с английским посольством». Глава французской военной миссии при царской Ставке дивизионный генерал М. Жанен записал в свой дневник 25 марта (7 апреля) 1917 г., что Февральская революция «руководилась англичанами и конкретно лордом Мильнером и сэром Бьюкененом».

Во время Высочайшего приема по случаю Нового 1917 г. Николай II прямо заявил Бьюкенену, что ему известно, что английский посол «принимает у себя в посольстве врагов монархии».

В январе 1917 г. в посольстве у Бьюкенена прошло совещание, на котором присутствовал главнокомандующий армиями Северного фронта генерал-адъютант Н.В. Рузский. На этом совещании обсуждался план дворцового переворота, и даже была назначена дата — 22 февраля 1917 г.

Петр Мультатули

Источник: rusdozor.ru